Очередная красивая история
May. 23rd, 2016 01:17 amВы заметили, что Stefulya постоянно попадает в какую-нибудь красивую историю. Это потому, что Stefulya того заслуживает. Ну, например, была история как мы нашли в интернете открытки, адресованные дедам наших свидетелей на свадьбе, и одному и второй, причем независимо. Было еще что-то -- впору расставить метки "красивая история".
Сейчас я вам еще одну расскажу, только сначала вам надо прочитать вот эту запись из прошлого. Вот только честно -- иначе не интересно будет.
Сегодня ходили в гости к нашей знакомой пианистке, которая в 80-е годы училась в Московской консерватории. Было нас не много, девять человек, но это был настоящий "салон" в хорошем смысле -- с разговорами о культуре и обнаружением общих знакомых в мире искусства. Были среди нас две женщины, уже почтенного возраста (к 80-ти, а может и больше), на которых я смотрел открыв рот -- все в их поведении, их осанке, их разговоре постоянно говорило о "породе" (мне не нравится это слово в качестве характеристики, но поймите меня правильно). Обе происходят из очень известных белградских семей с богатой историей, а одна к тому же -- потомок русских эмигрантов и ее крестным отцом был Павел Карагеоргиевич.
Но сейчас речь о другой. Началось все издалека, что по реституции (да-да, в маленькой, бедной Сербии одним из первых был принят закон о реституции) ей вернули большое помещение и она хотела бы сделать из него некий частный музей. Потом разговор перешел на личности и выяснилось, что муж у нее -- француз; еще чуть позже, что в Сербии она носит девичью фамилию Велькович, а во Франции -- по мужу -- Бегбедер. И вообще, племянник у нее достаточно известный французский писатель. Тут в разговор вступает Stefulya и начинает рассказывать, как прокололся в далеком российском городе Южно-Сахалинске и вместо Фредерика Бегбедера (которого читал когда-то) купил какую-то Жеральдин, которая к нему не имеет никакого отношения. "Ну почему же никакого, -- ответила мне почтенная дама, -- они кузены. Жеральдин -- это моя дочь". Никогда Stefulya не был так близок к провалу. Меня спасло только то, что я был единственным человеком за столом, который мало того, что читал книгу ее дочери, так еще не где-нибудь, а у черта (прости, Валера) на куличиках. Я сразу переключился на обсуждение сюжета, и делал это, видимо, так убедительно, что сразу посыпались просьбы "дай почитать". Пришлось соврать, что я ее оставил приятелю (так что ты, Валера, меня не выдавай), хотя я ее просто оставил в гостинице.
Расстались друзьями, тетя постоянно переспрашивала, пытаясь запомнить, как тот город называется.
Сейчас я вам еще одну расскажу, только сначала вам надо прочитать вот эту запись из прошлого. Вот только честно -- иначе не интересно будет.
Сегодня ходили в гости к нашей знакомой пианистке, которая в 80-е годы училась в Московской консерватории. Было нас не много, девять человек, но это был настоящий "салон" в хорошем смысле -- с разговорами о культуре и обнаружением общих знакомых в мире искусства. Были среди нас две женщины, уже почтенного возраста (к 80-ти, а может и больше), на которых я смотрел открыв рот -- все в их поведении, их осанке, их разговоре постоянно говорило о "породе" (мне не нравится это слово в качестве характеристики, но поймите меня правильно). Обе происходят из очень известных белградских семей с богатой историей, а одна к тому же -- потомок русских эмигрантов и ее крестным отцом был Павел Карагеоргиевич.
Но сейчас речь о другой. Началось все издалека, что по реституции (да-да, в маленькой, бедной Сербии одним из первых был принят закон о реституции) ей вернули большое помещение и она хотела бы сделать из него некий частный музей. Потом разговор перешел на личности и выяснилось, что муж у нее -- француз; еще чуть позже, что в Сербии она носит девичью фамилию Велькович, а во Франции -- по мужу -- Бегбедер. И вообще, племянник у нее достаточно известный французский писатель. Тут в разговор вступает Stefulya и начинает рассказывать, как прокололся в далеком российском городе Южно-Сахалинске и вместо Фредерика Бегбедера (которого читал когда-то) купил какую-то Жеральдин, которая к нему не имеет никакого отношения. "Ну почему же никакого, -- ответила мне почтенная дама, -- они кузены. Жеральдин -- это моя дочь". Никогда Stefulya не был так близок к провалу. Меня спасло только то, что я был единственным человеком за столом, который мало того, что читал книгу ее дочери, так еще не где-нибудь, а у черта (прости, Валера) на куличиках. Я сразу переключился на обсуждение сюжета, и делал это, видимо, так убедительно, что сразу посыпались просьбы "дай почитать". Пришлось соврать, что я ее оставил приятелю (так что ты, Валера, меня не выдавай), хотя я ее просто оставил в гостинице.
Расстались друзьями, тетя постоянно переспрашивала, пытаясь запомнить, как тот город называется.